Алина Борисова - Край забытых богов[СИ]
— Зачем? Я уже знаю там наизусть каждую кочку. Ну, цветы. В моих снах распускаются любые.
— Но эти настоящие. Посмотри, какие нежные, только–только из–под снега.
— И чем они лучше?
Дни шли. Одни цветы за окном сменялись другими. Лоу вновь уехал, так и не добившись от меня интереса к окружающей действительности. Я лишь порадовалась, его настойчивое стремление изменить мой образ жизни слегка напрягало. И несколько дней без него пролетели для меня незамеченными.
А вернулся он ночью, ближе к рассвету.
— Не спишь? — поинтересовался, стремительно врываясь в маленькую гостиную. — А впрочем, я бы удивился, — прижал к себе, коротко целуя в губы. — Бросай свои кисточки, собирай карандаши, бумагу, мне нужна твоя помощь. Ты ведь не откажешься мне помочь?
— Нет, конечно, а в чем? — это что–то новое, раньше все его дела были строго его. — Ты чего нынче такой стремительный?
— Надо прибыть на место до рассвета, иначе будет не интересно. Если ты со мной — бегом переодеваться. Придется изрядно полазить по склонам, там едва ли жарко и может быть ветер.
— И ты хочешь, чтоб я что–то там рисовала?
— Скопировала. Нужно перерисовать несколько изображений. Они достаточно простые, но нужно точно. Возьмешься?
— Что за изображения?
— А вот не скажу, пока не переоденешься и не сядешь в машину. Или вообще не скажу, если откажешься со мной ехать. И оставлю умирать от любопытства.
— Не только стремительный, еще и жестокий, — целую его в щеку, еще хранящую холод весенней ночи. — Уговорил, едем.
Летим, конечно, когда это вампиры ездили. В непроглядной ночи, не включая огней. Недалеко. Но небо стало потихоньку сереть, когда мы приземлились. Тянуло сыростью от реки, хотя саму ее во тьме я не разглядела. Перед нами возвышались поросшие травой сопки, и именно к вершине одной из них решительно тянул меня Лоу, так ничего и не объяснив, ограничившись фразой «тебе лучше увидеть это самой».
В серых утренних сумерках видно было не очень. Даже куда ногу ставить, хорошо один седовласый энтузиаст поддерживал. Ближе к вершине склон стал отвесным, обнажая скальное основание.
— Вот. Примерно здесь, — заявил мой провожатый, останавливаясь возле этого естественного каменного фриза, местами абсолютно гладкого, местами поросшего лишайником. — Теперь ждем рассвета.
— Лоурэл, а с рассветами не перебор? Из окна их тоже прекрасно видно.
— Да что ж ты у меня вредная такая по утрам, сил нет, — прижал меня к себе, закрывая рот поцелуем. — Забудь про рассвет, — заявил, оторвавшись от моих губ. — Сам по себе он не очень нас сейчас интересует. Просто он дает правильное освещение.
— Освещение чего? Целующегося коэра?
— Ну, должен же я как–то тебя развлекать, пока мы ждем? — пожал он плечами.
— О, да! Поцелуй — как вампирская светская любезность.
— Не только поцелуй, — ухмыляется вампир. — Этикет предполагает бурное продолжение, — он прижимает меня спиной к скале, весьма недвусмысленно соприкасаясь со мной бедрами. — Но тогда мы все пропустим, — интимно шепчет на ушко, поглаживая мои плечи, лаская обнаженную шею. — Потому что только косые лучи восходящего солнца способны заставить каменную поверхность за твоей спиной раскрыть все свои тайны.
— Предполагается, что я должна познать эти тайны спиной?
— А ты, — его руки неторопливо скользят по моему телу, останавливаясь на талии, — хочешь познать их спиной ко мне? Тоже вариант.
Смеюсь, обнимая его за шею.
— И из нас двоих это я несносна?
— Временами, — он вновь целует, а затем решительно разворачивает лицом к скале. — А теперь смотри.
Смотрю. Темный камень, рассеченный множеством горизонтальных трещин, словно поделенный ими на ровные широкие ярусы. Укоренившаяся в этих трещинах трава, в основном сухая, еще прошлогодняя. Мох, ползущий по шершавым от ветра камням… А солнце восходит, заменяя безликую серую тьму игрой света и тени на каменном основании. И я, наконец, вижу их — множество рисунков, выбитых на этих камнях. Домик, домик, человечек, олени, бегущие дружной толпой. Это мог бы нарисовать ребенок, контуры фигур ровные и четкие, но предельно простые. На бумаге. Но выбить такое в камне детских сил не хватило бы точно.
— Что это? — интересуюсь у Лоу, медленно двигаясь вдоль каменного фриза. Шаг за шагом, метр за метром, разглядывая все новые и новые картинки. Еще дома, люди меж ними, чаще пешие и с воздетыми к небу руками, несколько всадников, подгоняющие стадо. Идущие ярусами рисунки покрывали площадь высотой с человеческий рост и длиной, должно быть, с десяток метров.
— Изображение поселка. Человеческого поселка, — Лоу движется вдоль скалы вместе со мной, разглядывая рисунки не менее внимательно, порой проводя пальцами по контурам того или иного изображения. — Когда–то давно в этой долине жили люди. Строили себе прочные деревянные дома, занимались земледелием, разводили скот…
— Деревянные дома? Не шатры?
— Смотри сама. Вот это прямоугольное здание с четким треугольником крыши, — его пальцы скользнули по одному из рисунков, — точно изображает деревянную постройку, видишь, даже брусья, из которых сложен дом, здесь прорисованы. А вот это строение — уже то, что ты называешь шатром, видишь, мягкие контуры, округлая крыша.
— Но погоди, если они умели строить деревянные дома — зачем им шатры? Да и потом, если они строили себе подобные дома, едва ли они были такими уж дикими.
— Забавно ты уровень дикости по типу жилища определяешь. Но в основном я согласен, дикарями они не были. В долине найдены остатки оросительных каналов, прорытых еще в древности — здесь издавна занимались земледелием. Оно требует оседлости, вот и появляются постоянные деревянные жилища. Хороший дом не срубить каменным топором — эти люди знали обработку металлов. Кстати, именно ударами металлического инструмента выбиты все эти изображения.
— А шатры?
— Скотоводство. Необходимость отгонять скот на летние пастбища. Вот там и ставили эти шатры. Не потому, что не умели строить постоянные дома. А потому, что тут требовались временные. Продуманная конструкция, простая в сборке, легкая в переноске…
— Тогда зачем на картине они стоят вперемешку? Если бы все было так, как ты говоришь, изобразили бы два отдельных поселка.
— Ну, возможно, дело в том, что это не совсем картина.
— А что же это?
— Это молитва. Обращение к богам с просьбой о благоденствии и процветании. Видишь, почти все люди здесь тянут руки к небу, прося благословить — и эти дома, и эти стада, и напитки в сосудах, и мясо в котлах. Это просьба о том, чтоб было всего и много, вот и изобразили — всего и много, насколько хватило места.
